«Мои дети говорят по-русски. Может, татарский для них и не родной, но уж точно не чужой»

Изучение татарского языка вновь стало темой дня в республике. Сегодня президент Рустам Минниханов обозначил позицию правительства в послании Госсовету РТ, обрисовав языковую политику: акцент на знании русского и реформа методов преподавания татарского. В ответ на бурную дискуссию, которая развернулась в Челнах за последний месяц, известный предприниматель и журналист Александр Гольдфайн опубликовал в Facebook пост под названием «Мой татарский». Руководитель веб-студии XLabs, технический партнер Chelny-biz.ru, отец троих детей и сын бывшего главного бухгалтера «КАМАЗа» вспоминает о том, как знакомился с языком: в детском саду, экспериментальной школе и английской гимназии. Он рассуждает о том, что за пределами Татарстана человек с фамилией Гольдфайн становится немножко татарином, а как песня «Эх, сез матур кызлар...» открывает нужные двери. Chelny-biz.ru публикует текст без сокращений.

ДЕТСКИЙ САД, СЕРЕДИНА 1980-х

– Ты русский или татарин?

– Не знаю.

– Ну, фамилие у тебя какое?

– Гольдфайн.

– Хм... значит, татарин.

Я только что перешел из одного садика в другой, и вопрос собственной национальной принадлежности интересовал меня в последнюю очередь. Более продвинутый в этих вопросах мальчик разъяснил мне, что и как.

Чуть позже я и сам стал замечать: многие люди на улице, в магазинах и в транспорте говорят как-то непонятно. Родители сказали, что это татарский язык. Ну, раз родители так сказали, значит, так оно и есть. И почему они тогда смеялись, когда я стал пересказывать им фильм про войну: «... и тут один фашист говорит по-татарски...»?

В садике мы учили вперемешку русские танцы и татарские танцы, русские песни и татарские песни. Я не видел особой разницы между этими песнями: в 5 лет и в русских песнях многие слова непонятны, поэтому приходится петь звуки, более-менее похожие на те, что поет тетя за пианино. А вот занятия по татарскому языку в садике мне нравились. После них всегда можно было прийти домой и рассказать родителям то, чего они не знают.

– Мама, а знаешь, как по-татарски будет зайчик?

– Как?

– Хуян!

– Ты уверен? Может быть, куян?

– Нет, точно хуян!

Мама решила не заострять на этом слове внимание, а я пошел учить татарскому сестренку.

ШКОЛА, 1989–1992

В начальной школе учителя оказались более продвинутыми в определении национальности по фамилии, чем мой детсадовский товарищ. С первого же класса нас разделили на две группы: татарскую и русскую. Я попал в русскую, и несколько раз в неделю, пока ребята из другой группы учили татарский язык, у нас был один из моих самых любимых предметов – краеведение. На нем мы читали татарские народные сказки, произведения для детей татарских писателей и поэтов Габдуллы Тукая, Абдуллы Алиша, Мусы Джалиля – все на русском языке. Вообще, одной из любимых книжек моего детства был сборник татарских народных сказок 1986 года (см. шикарную рецензию от Анатолия Ухандеева), а самый яркий образ татарской литературы – красная ромашка Мусы Джалиля.

ШКОЛА, 1992–1997

С пятого по девятый классы я учился в другой школе, совсем маленькой, экспериментальной и демократичной. Первые пару-тройку лет я вообще не помню, чтобы у нас были какие-то уроки. Мы занимались самостоятельно, в парах и в группах, и татарского не было ни в каком виде. Чуть позже появился и он. Тоже не в форме уроков, а в форме свободного общения.

Вела эти занятия Айгуль апа, молодая девушка, которая с удовольствием общалась с нами на любые темы. Например, мы обсуждали, по каким признакам определить, что человек – татарин. Говорит по-татарски? Но многие татары не владеют родным языком. Татарские имя и фамилия? Тоже не всегда. Мусульманин? Но есть и крещеные татары. А еще Айгуль апа рассказывала нам, что ее родители никогда не позволят ей выйти замуж за русского, да и сама она уверена, что такой конфликт ей не грозит. Вот за такими непринужденными разговорами мы как-то выучили все татарские падежи, числительные, немножко погрузились в грамматику и пополнили словарный запас.

ШКОЛА, 1997–1999

Я снова поменял школу, и 10-11 классы учился в большой гимназии с английским уклоном. Как мне объяснили, наша гимназия является передовиком во внедрении авторских методик обучения татарскому языку. Пару раз в неделю всю нашу параллель (четыре класса) на два урока перемешивали и разбивали на 8-10 небольших групп, отличающихся по уровню сложности. Мне повезло, я попал в одну из самых простых групп (мы занимались по учебникам второго–третьего класса). Несмотря на строгость учительницы Альфии Нуриевны, уроки проходили очень весело. Единственное, что никак не укладывалось в моей голове, – положения о том, что Республика Татарстан – это суверенное государство. Я не понимал, как можно быть одновременно и частью России, и независимым государством. Но так было написано в учебнике татарского языка, поэтому на уроках я так и отвечал.

В гимназии татарский язык витал в воздухе. Конечно, в виде отдельных словечек, самыми яркими среди которых были «айдате» («пойдемте»), «барыбер» («пофиг») и «хазер» («ага, щас, разбежался»). Эти слова употребляли все ученики независимо от национальности. А еще мне очень запомнилась песня «битлов» Yesterday, переведенная на татарский русскими девочками из девятого класса. Вот уж действительно, гимназия с английским уклоном и авторскими методиками обучения татарскому.

От устного выпускного экзамена по татарскому было никуда не деться, а готовиться к нему было сложнее всего. Но мне повезло: на экзамене попался билет №1, который я хорошо выучил. «О себе» и «Габдулла Тукай». Первую фразу ответа на первый вопрос я помню до сих пор и периодически говорю ее, когда хочу показать свое татарское произношение: «Хәзер мин сезгә үзем һәм үземнең туганнарым турында сөйлим» (Сейчас я расскажу вам о себе и своих родственниках). Про Тукая я рассказал зазубренный текст о биографии писателя, но чуть не срезался на дополнительном вопросе, где нужно было перечислить его сказки. Тут меня выручила Альфия Нуриевна, указав глазами на стену. И только во время экзамена я заметил, что все стены кабинета, в котором я два года учил татарский, разукрашены не просто картинками, а героями сказок Габдуллы Тукая. Так, вертя головой из стороны в сторону, я ответил на вопрос и заработал себе «пятерку» в аттестат по неродному для меня татарскому языку.

ФЕСТИВАЛИ, 1997–2003

Важная часть моей жизни на рубеже веков – движение начинающих журналистов, в которое я окунулся со всей головой, и был довольно заметной фигурой. В этот период я побывал на многих сменах и фестивалях в Татарстане, Чувашии, Башкортостане, Москве, Самарской, Мурманской, Волгоградской областях. Сначала ездил в составе делегаций от Набережных Челнов, потом уже сам стал формировать делегацию от Лиги начинающих журналистов РТ, где был президентом.

На больших фестивалях, куда съезжаются представители разных регионов, а ты представляешь один из них, как-то сам собой рождается патриотизм по отношению к малой родине, и человек с фамилией Гольдфайн становится немножко татарином, придумывает себе творческий псевдоним Искандер Алтынбикматуров. Я даже купил значок в виде герба Татарстана, который потом долго носил на всех фестивалях. На всех фестивальных дискотеках нашей любимой песней была «Евпатория» Ляписа Трубецкого. Это же целый ритуал: собраться в кружок, дождаться фразы «ты уехала в Латви́ю, я уехал в Татарстан» и очень громко прокричать ее, высоко подпрыгивая.

А еще особый кайф на выездных фестивалях – иногда вставлять в речь татарские слова. Если дома, в Татарстане, мы общались только на русском, то в Чувашии в присутствии ребят из других регионов как-то сами собой вылетали целые фразы на татарском. Это получалось непроизвольно, видимо, хотелось чувствовать себя частью единой команды, членам которой доступен секретный код, непонятный «чужим». По этой же причине мы иногда делали собственную газету делегации Татарстана с красивым названием «Хаzeр!».

Иногда в качестве кода выступали и татарские песни. В далеком городе Кировске, что за полярным кругом, я не знал, в каком гостиничном номере поселилась часть нашей делегации. Прошелся по коридору, громко напевая «Эх, сез матур кызлар...», и нужная дверь открылась сама. А на фестивале «Глубинка» в Самарской области мы в первый же день так заразили всех песней «Туган як», что до конца фестиваля к нам в гости приходили разные люди, чтобы вместе попеть, скачать mp3 и переписать слова.

УНИВЕРСИТЕТ, 1999-2004

Конечно же, я поступал на журфак. И в моей группе оказалось много тех, с кем мы до этого вместе ездили по лагерям и фестивалям. Среди них была Ирина Рагинова, с которой мы познакомились на «Школе юного журналиста». Она мне нравилась. Как-то мы всей группой переходили из одного здания университета в другое, разговаривали на отвлеченные темы, и речь зашла про национальности.

– ... вот я, например, татарка... – вскользь упомянула Ирина.

– Подожди, ты – татарка? Наполовину?

– Нет, у меня и мама, и папа татары.

– Но у тебя же имя и фамилия русские.

– Мы крещеные татары.

Так я узнал о существовании кряшен – отдельного народа, для которых родным языком является татарский, которые любят те же самые татарские песни и готовят те же самые татарские блюда, но при этом являются православными христианами, поэтому имеют русские имена, как у православных святых.

На четвертом курсе мы с Ириной поженились, а на пятом у нас родился сын. Наполовину татарин (кряшен), на четверть русский, на четверть еврей. Точно так же, как последующие дочка и сын.

Сейчас мне 35, и я не говорю по-татарски. Знаю много слов, могу поддержать простейший бытовой разговор, понимаю примерно 25% устной речи. Мои дети думают и говорят по-русски, но с первых дней жизни находятся в татарской среде. Может, татарский язык для них и не родной, но уж точно не чужой.

Александр Гольдфайн